В рамках проекта "Медицинский туризм от первого лица" генеральный директор Sapir medical clinic Марк Каценельсон взял интервью у ведущего израильского онколога Виктории Нейман.
Марк Каценельсон: Виктория, я хотел бы поговорить с вами о таком заболевании, как рак предстательной железы. О методах лечения, о подходах к лечению в Израиле. Почему стоит приезжать на лечение в Израиль? Чем мы в этом плане отличаемся, в частности, от тех стран постсоветского пространства, в которых нас сейчас смотрят?
Виктория Нейман: Я люблю поговорить о простате. Самое распространенное онкологическое заболевание у мужчин, второе по смертности после рака легких. Поэтому действительно, надо уделить этому заболеванию должное внимание. Долгие годы мужчины даже как-то обижались: «Вот, рак груди, фонды такие, фонды другие, столько рекламы, столько внимания. А где же мы, а где же что?». А это действительно очень распространенное заболевание.
Многие годы основными методами лечения была операция или облучение. По большому счету они и остались, но претерпели нереальные изменения по спирали вверх. Безусловно, хирургические методы сегодня совершенно другие, чем были когда-то. Это и операции роботом, очень эффективные в плане онкологии. Ювелирная операция, которая позволяет обеспечить мужчине максимально положительный результат на долгие годы. Это один момент. Другой момент, если это не подходит. Мы не будем вдаваться в объяснения, это совершенно отдельная беседа, кому подходит хирургический метод, кому нет. Но если он не подходит, есть облучение.
Если мы возьмем всю историю облучения простаты, это вообще космос. От 2d, 3d, IMRT, IGRT - все эти сумасшедшие аббревиатуры привели к тому, что сегодня мы можем дать максимальную радиацию в грэй, при том, что не наносим вреда окружающим органам. Еще несколько лет назад это было невозможно, техника не позволяла. Сегодня сумасшедшие ускорители, сумасшедшие техники. На всех этих компьютерах и томография, и МРТ, и все это одновременно, и все контролируется, и какие-то приспособления, которые уменьшают побочки и на мочевой пузырь, и на ректум. Все это привело к значительно лучшим результатам лечения рака простаты.
Марк Каценельсон: Расскажите об органо-сберегающем облучение, когда намного меньше травмируются соседние органы. Нас часто спрашивают, чем отличается облучение там, у себя на родине, зачем нам приезжать к вам? Что происходит, когда орган поражается из-за некачественного облучения, старого оборудования, старых методов, может быть, непрофессиональных действий врача?
Виктория Нейман: Я вам объясню. Допустим, то, что есть в постсоветском, как вы говорите, пространстве, это 3d. Слышится неплохо – трехмерное пространство. Т.е., смысл в чем? Ты рисуешь коробку, и в эту коробку должен дать какую-то дозу облучения, а там уже кто в нее попал, тот попал, что получил, то получил. И в итоге мы сожгли мочевой пузырь – это недержание, это постоянные боли при мочеиспускании, это жжение. Что такое, если мы сожгли прямую кишку? Это проктиты, поносы, боль, недержание. И, я извиняюсь, это мужчины. При таком подходе мы сожгли ему все, что там рядышком, всю мужскую гордость.
У нас сейчас по-другому. Я не рисую какую-то коробку, я говорю: «Вот этой простате я хочу дать 81 грэй», - цифра произвольная, не важно. - «И я хочу, чтобы мочевой пузырь и прямая кишка не получили больше стольких-то процентов от этой дозы». Совсем другой подход! Поэтому то, что мы сегодня делаем в облучении – это фантастика. Это один момент. Второй момент. Раньше как облучали, буквально несколько лет назад? 30 фракций, 40 фракций, т.е., 1,5-2 месяца. Сегодня мы количество фракций уменьшаем, участвуем в таких исследованиях, где 5 фракций, одна фракция. Это вообще фантастика! За один раз дать дозу, облучить и закончить. Это качество жизни, это прекрасный онкологический эффект, сохранение соседних органов. Т.е., каждый день у нас что-то новое.
Это мы говорим о локализованном заболевании. Но сегодня нам есть, что сказать больным и в четвертой стадии, тем у которых есть метастазы. Раньше, если болезнь выходила за пределы простаты, мы лечили только метастазы, немножко облегчали состояние, тихонько-спокойненько, сколько будет, столько будет. А сегодня мы активно вторгаемся, говорим: «Нет, надо источник задушить, потом метастазы точечно облучим». И это дает совершенно другой прогноз и выживаемость. Плюс новые гормональные препараты, новое радиоактивное лечение – Радиум 223, Лютециум. Таких вещей есть мало в каких странах, я говорю даже не о постсоветском пространстве, о Европе, о Западной Европе. Мало в каких странах есть эти препараты и пациент может их получить. У нас большой арсенал техники, большой арсенал препаратов, радиоизотопов, я не говорю уже о диагностике. Я говорю о лечении. Лечение равняется продолжительности жизни.
Марк Каценельсон.: О каком сроке продления жизни мы можем говорить, при разных стадиях, конечно.
Виктория Нейман: Смотрите, если это локализовано в простате, то годы-годы-годы. Но даже если болезнь локализована, мы разделяем высокий риск, средний риск, низкий риск и подход у нас соответственный. Где-то мы более агрессивны, где-то добавляем побольше лекарств на ту же дозу облучения, а где-то нам достаточно просто активного наблюдения без лечения, такое у пациента заболевание. Биопсию делаем раз в полгода, и если ничего не меняется, то можно и не лечить. Такое тоже бывает. Поэтому индивидуальный подход, индивидуальный. Что интересно, на более продвинутых стадиях, когда ты уже исчерпал известный арсенал препаратов, есть подбор персональный. Это мутации, это мутации на носительство, на которые есть лекарства. Это иммунотерапия, опять же не всем подряд, а с подбором. Там делаются анализы MSI, если результат этого анализа высокий, нужно дать иммунотерапию, которая тоже доказала свою эффективность. Куча нюансов, в которые мы вникаем и используем. Самое главное, что мы все их используем.
Марк Каценельсон: Пациенту, у которого метастазы уже в костях, четвертая стадия, можем мы что-то пообещать в рамках медицинской этики? Стоит ему к нам приезжать?
Виктория Нейман: Однозначно, сегодня такие пациенты живут лучше, живут дольше, чем еще 5 лет назад.
Марк Каценельсон: Есть пятилетняя статистика продления жизни?
Виктория Нейман: Сегодня, я вам скажу на основании исследований, статистики, сегодня у нас пациент с четвертой стадией живет 60 месяцев. Это 5 лет. Люди приезжают с метастазами в кости, «нам сказали полгода». Какие полгода? Есть, есть годы. Я никому еще с раком простаты не сказала «тебе остался год». Есть гораздо больше. Надо только вовремя использовать активные лекарства, активные методы. У меня есть пациенты не только с постсоветского пространства, но и из Западной Европы.
Марк Каценельсон: Из каких стран к вам приезжают?
Виктория Нейман: Из очень-очень разных. Скандинавия вот, где все есть, где абсолютно бесплатная медицина, но Радиум 223 ему там не дали, и он приехал сюда. И вы знаете, человеку больше 80 лет, и я с ним уже года четыре.
Марк Каценельсон: И у него хорошее качество жизни?
Виктория Нейман: О чем вы говорите? У него очень хорошее качество жизни!
Марк Каценельсон: Т.е., израильская медицина может подарить людям 5 лет и больше?
Виктория Нейман: Когда он приехал, рассказал, что какая-то зеленая доктор сказала ему про Радиум 223. Он там пришел, а ему говорят: «Нет такого». Что значит «нет»? А литература, а вот оно, и оно работает. Он его получил и ведет активный образ жизни. Он яхтсмен, него своя яхта, на которой он путешествует. Нормально, да? Какое надо иметь здоровье, чтобы жить на яхте, управлять ей, переплывать из одной страны в другую?
Марк Каценельсон: Т.е., качество жизни человека практически не снизилось?
Виктория Нейман: Да, я привела его в порядок, убрали боли, убрали то-другое, стабилизировали и все. Он живет со своим «другом» - раком простаты, и один другому не мешает.
Марк Каценельсон: Т.е., хроническое заболевание?
Виктория Нейман.: Да, это наша цель: перевести заболевание в хронику и не впадать в панику.
Марк Каценельсон: Я хотел бы еще поговорить о профилактике рака простаты. Как часто надо делать анализы на PSA, что нужно делать и при каких обстоятельствах?
Виктория Нейман: Очень много дебатов по этому поводу. В последнее время говорят, что не надо делать PSA-скрининг, и куча споров об этом. Огромные две работы были опубликованы несколько лет назад по теме скрининга, одна европейская, другая американская. И как это бывает, одна утверждает, что скрининг не повышает выживаемость, это американская работа. А европейская работа показала, что скрининг повышает выживаемость, уменьшает смертность. До сегодняшнего дня спорят. В итоге пришли к тому, что раньше обязательный после 50 лет анализ крови на PSA, теперь не обязателен. И надо объяснять, убеждать, что есть факторы риска, болезни в семье и т.д., и т.п. Если давать практический совет, то он такой. Если у мужчины вокруг и около пятидесяти появились какие-то признаки, которых не было до этого, снижение сексуальной функции или какие-то мочевые проблемы, трудности с мочеиспусканием, чувство незаконченности процесса и т.д. – уролог, PSA. Просто так, от того, что ты встал, и тебе захотелось сделать PSA – нет. Но если есть какие-то сомнения, ощущения, которых не было, и если есть семейный, родственный анамнез злокачественного заболевания, тогда – да.
Марк Каценельсон: На это надо обращать внимание, а на что еще? Здоровый образ жизни, может быть, питание?
Виктория Нейман: Здоровый образ жизни, спортивный, физкультура, аэробика, соответственное питание − все об этом говорят. Но сказать что-то такое конкретно для простаты, нет такого. Кто-то говорит – гранатовый сок, кто-то – льняные семена, кто-то еще что-то. Все это входит в здоровый образ жизни. Кстати, курение при всех злокачественных заболеваниях идет как одна из первых причин.
Марк Каценельсон: Даже на рак предстательной железы от курения?
Виктория Нейман: Даже рак предстательной, рак молочной, курение сегодня везде фигурирует.
